Summary

Anna Karenina. Part 1. Chapter 15.

Kitty is a typical young girl, you can’t really blame her. What does she know about life and people? She is happy and she is in love, she feels sorry about Levin but at the same time she was glad that somebody proposed to her.
Then we witness the conversation between prince Shtcherbatsky and his wife. They discuss Kitty’s suitors.

The princess hints that Vronsky is most likely to propose as soon as his mother arrives. And then the prince starts accusing her of having no dignity, no pride. What he is saying really that he doesn’t like Vronsky, he doesn’t trust him and is worried about Kitty. He is afraid that Kitty will be hurt because Vronsky doesn’t have any intention to marry her, he is just having fun.

The prince is not happy and he thinks that it’s his wife’s fault: she put the wrong ideas in Kitty’s head, she drove away Levin.

Prince Shtcherbatsky says that Levin is thousand times better than Vronsky because Vronsky is one of those dandies, fops, from St-Petersburg, they are mass-produced, all on one pattern and all rubbish.
So that’s what the prince thinks about Vronsky.

At the end they each remained of their own opinion. Though the princess was confident in Vronsky’s intentions, her husband’s words did disturb her.

 

Л. Н. Толстой "Анна Каренина". Часть 1. Глава 15.

    Когда вечер кончился, Кити рассказала матери о разговоре ее с Левиным, и, несмотря на всю жалость, которую она испытывала к Левину, ее радовала мысль, что ей было сделано предложение. У нее не было сомнения, что она поступила как следовало. Но в постели она долго не могла заснуть. Одно впечатление неотступно преследовало ее. Это было лицо Левина с насупленными бровями и мрачно-уныло смотрящими из-под них добрыми глазами, как он стоял, слушая отца и взглядывая на нее и на Вронского. И ей так жалко стало его, что слезы навернулись на глаза. Но тотчас же она подумала о том, на кого она променяла его. Она живо вспомнила это мужественное, твердое лицо, это благородное спокойствие и светящуюся во всем доброту ко всем; вспомнила любовь к себе того, кого она любила, и ей опять стало радостно на душе, и она с улыбкой счастия легла на подушку. «Жалко, жалко, но что же делать? Я не виновата», – говорила она себе; но внутренний голос говорил ей другое. В том ли она раскаивалась, что завлекла Левина, или в том, что отказала, – она не знала. Но счастье ее было отравлено сомнениями. «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй!» – говорила она про себя, пока заснула.

   В это время внизу, в маленьком кабинете князя, происходила одна из тех, часто повторяющихся между родителями сцен за любимую дочь.

   – Что? Вот что! – кричал князь, размахивая руками и тотчас же запахивая свой беличий халат. – То, что в вас нет гордости, достоинства, что вы срамите, губите дочь этим сватовством, подлым, дурацким!

   – Да помилуй, ради самого Бога, князь, что я сделала? – говорила княгиня, чуть не плача.

   Она, счастливая, довольная после разговора с дочерью, пришла к князю проститься по обыкновению, и хотя она не намерена была говорить ему о предложении Левина и отказе Кити, но намекнула мужу на то, что ей кажется дело с Вронским совсем конченым, что оно решится, как только приедет его мать. И тут-то, на эти слова, князь вдруг вспылил и начал выкрикивать неприличные слова.

   – Что вы сделали? А вот что: во-первых, вы заманиваете жениха, и вся Москва будет говорить, и резонно. Если вы делаете вечера, так зовите всех, а не избранных женишков. Позовите всех этих тютьков (так князь называл московских молодых людей), позовите тапера, и пускай пляшут, а не так, как нынче, – женишков, и сводить. Мне видеть мерзко, мерзко, и вы добились, вскружили голову девчонке. Левин в тысячу раз лучше человек. А это франтик петербургский, их на машине делают, они все на одну стать, и все дрянь. Да хоть бы он принц крови был, моя дочь ни в ком не нуждается!

   – Да что же я сделала?

   – А то… – с гневом вскрикнул князь.

   – Знаю я, что если тебя слушать, – перебила княгиня, – то мы никогда не отдадим дочь замуж. Если так, то надо в деревню уехать.

   – И лучше уехать.

   – Да постой. Разве я заискиваю? Я нисколько не заискиваю. А молодой человек, и очень хороший, влюбился, и она, кажется…

   – Да, вот вам кажется! А как она в самом деле влюбится, а он столько же думает жениться, как я?.. Ох! не смотрели бы мои глаза!.. «Ах, спиритизм, ах, Ницца, ах, на бале…» – И князь, воображая, что он представляет жену, приседал на каждом слове. – А вот, как сделаем несчастье Катеньки, как она в самом деле заберет в голову…

   – Да почему же ты думаешь?

   – Я не думаю, я знаю; на это глаза есть у нас, а не у баб. Я вижу человека, который имеет намерения серьезные, это Левин; и вижу перепела, как этот щелкопер, которому только повеселиться.

   – Ну, уж ты заберешь в голову…

   – А вот вспомнишь, да поздно, как с Дашенькой.

   – Ну, хорошо, хорошо, не будем говорить, – остановила его княгиня, вспомнив про несчастную Долли.

   – И прекрасно, и прощай!

   И, перекрестив друг друга и поцеловавшись, но чувствуя, что каждый остался при своем мнении, супруги разошлись.

   Княгиня была сперва твердо уверена, что нынешний вечер решил судьбу Кити и что не может быть сомнения в намерениях Вронского, но слова мужа смутили ее. И, вернувшись к себе, она, точно так же как и Кити, с ужасом пред неизвестностью будущего, несколько раз повторила в душе: «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй!»

    Anna Karenina. Part 1. Chapter 14.                                                                                       Anna Karenina. Part 1. Chapter 16.