Summary

Anna Karenina. Part 1. Chapter 18.

Well, this is a very important chapter. I dare to say it is a foundation of the novel. It gives away the end of the story involving Anna and Vronsky.

However let’s start first with a short summary of the chapter.

So the main characters are here the ones we already met: Vronsky and Oblonsky, and two new female characters: Vronsky’s mother, Countess Vronsky, not an essential character, and at last here we meet Anna Karenina.  Anna and the Countess shared the carriage on the train.  Anna gets introduced to Vronsky or re-introduced because they had met before.

Then a tragic accident happens at the station: a man falls under the train and dies.  By the way, Anna doesn’t see the accident; she doesn’t see the body of the poor guy. They watch the people rushing around, running. Then, Vronsky and Oblonsky go to check what happened. Anna and the Countess stay in the carriage and are told about the accident.  Vronsky gives money, 200 roubles, to the family, Anna finds out about that only because the man comes up to Vronsky asking whom he meant exactly to give the money to. And Vronsky says: “To the widow, of course, who else?”

Then they all leave the station.

Here we meet Anna for the first time. She is beautiful, elegant, but that is not what attracts Vronsky, he meets a lot of beautiful and elegant ladies in a high society, no, what attracts him is a “suppressed liveliness, energy” – сдержанная оживленность – that played over Anna’s face and was present in her every movement.

We also learn that she has an 8-year-old boy she loves a lot and that it was the first time she left him behind, and according to the Countess Anna was fretting over that.

And now to the tragic accident that happened at the station. A guard fell under the train. Nobody knows for sure why, either he was drunk or too much muffled up because of the cold. His wife was there and he was the only breadwinner in his big family. That is what Oblonsky learned, he and Vronsky went to see the accident, and Oblonsky was upset though not for long: a few minutes later he was talking to the Countess about a new singer.

Though she didn’t see the body Anna was disturbed and asked if anything could be done for the wife of the deceased: Нельзя ли что-нибудь сделать для нее?

Vronsky leaves the carriage without saying anything and later on we learn that he gave 200 roubles to the family. He did it for Anna, if it was not for her Vronsky probably wouldn’t think twice about the family of some guard, no – it was his present to her. That was when the connection between Anna and Vronsky was established.

Then another very important part of the chapter:  Anna overhears a conversation between two gentlemen. One says: “What a horrible death, the man apparently was cut in two pieces.”  And another replies that on the contrary, it’s the easiest, instantaneous.

Won’t it be the reason later on why Anna jumps under the train?

On the way to the Oblonsky’s house in the carriage Stepan Arkadyevich notices that Anna’s lips were quivering and she was about to cry, he asks her what the matter is and she says it is a bad omen – дурное предзнаменование. Oblonsky says that it is a nonsense and they start talking about Vronsky, Kitty and Anna tries to shake off awful thoughts. However as we see this ill-omen will be always somewhere at the back of her mind, emerging in her dreams, hanging over her relations with Vronsky.

 

 

Л. Н. Толстой "Анна Каренина". Часть 1. Глава 18.

   Вронский пошел за кондуктором в вагон и при входе в отделение остановился, чтобы дать дорогу выходившей даме. С привычным тактом светского человека, по одному взгляду на внешность этой дамы, Вронский определил ее принадлежность к высшему свету. Он извинился и пошел было в вагон, но почувствовал необходимость еще раз взглянуть на нее – не потому, что она была очень красива, не по тому изяществу и скромной грации, которые видны были во всей ее фигуре, но потому, что в выражении миловидного лица, когда она прошла мимо его, было что-то особенно ласковое и нежное. Когда он оглянулся, она тоже повернула голову. Блестящие, казавшиеся темными от густых ресниц, серые глаза дружелюбно, внимательно остановились на его лице, как будто она признавала его, и тотчас же перенеслись на подходившую толпу, как бы ища кого-то. В этом коротком взгляде Вронский успел заметить сдержанную оживленность, которая играла в ее лице и порхала между блестящими глазами и чуть заметной улыбкой, изгибавшею ее румяные губы. Как будто избыток чего-то так переполнял ее существо, что мимо ее воли выражался то в блеске взгляда, то в улыбке. Она потушила умышленно свет в глазах, но он светился против ее воли в чуть заметной улыбке.

   Вронский вошел в вагон. Мать его, сухая старушка с черными глазами и букольками, щурилась, вглядываясь в сына, и слегка улыбалась тонкими губами. Поднявшись с диванчика и передав горничной мешочек, она подала маленькую сухую руку сыну и, подняв его голову от руки, поцеловала его в лицо.

   – Получил телеграмму? Здоров? Слава Богу.

   – Хорошо доехали? – сказал сын, садясь подле нее и невольно прислушиваясь к женскому голосу из-за двери. Он знал, что это был голос той дамы, которая встретилась ему при входе.

   – Я все-таки с вами не согласна, – говорил голос дамы.

   – Петербургский взгляд, сударыня.

   – Не петербургский, а просто женский, – отвечала она.

   – Ну-с, позвольте поцеловать вашу ручку.

   – До свиданья, Иван Петрович. Да посмотрите, не тут ли брат, и пошлите его ко мне, – сказала дама у самой двери и снова вошла в отделение.

   – Что ж, нашли брата? – сказала Вронская, обращаясь к даме.

   Вронский вспомнил теперь, что это была Каренина.

   – Ваш брат здесь, – сказал он, вставая. – Извините меня, я не узнал вас, да и наше знакомство было так коротко, – сказал Вронский, кланяясь, – что вы, верно, не помните меня.

   – О, нет, – сказала она, – я бы узнала вас, потому что мы с вашею матушкой, кажется, всю дорогу говорили только о вас, – сказала она, позволяя, наконец, просившемуся наружу оживлению выразиться в улыбке. – А брата моего все-таки нет.

   – Позови же его, Алеша, – сказала старая графиня.

   Вронский вышел на платформу и крикнул:

   – Облонский! Здесь!

   Но Каренина не дождалась брата, а, увидав его, решительным легким шагом вышла из вагона. И, как только брат подошел к ней, она движением, поразившим Вронского своею решительностью и грацией, обхватила брата левою рукой за шею, быстро притянула к себе и крепко поцеловала. Вронский, не спуская глаз, смотрел на нее и, сам не зная чему, улыбался. Но, вспомнив, что мать ждала его, он опять вошел в вагон.

   – Не правда ли, очень мила? – сказала графиня про Каренину. – Ее муж со мною посадил, и я очень рада была. Всю дорогу мы с ней проговорили. Ну, а ты, говорят… vous filez le parfait amour. Tant mieux, mon cher, tant mieux.  (у тебя все еще тянется идеальная любовь. Тем лучше, мой милый, тем лучше)

   – Я не знаю, на что вы намекаете, maman, – отвечал сын холодно. – Что ж, maman, идем.

   Каренина опять вошла в вагон, чтобы проститься с графиней.

   – Ну вот, вы, графиня, встретили сына, а я брата, – весело сказала она. – И все истории мои истощились; дальше нечего было бы рассказывать.

   – Ну нет, милая, – сказала графиня, взяв ее за руку, – я бы с вами объехала вокруг света и не соскучилась бы. Вы одна из тех милых женщин, с которыми и поговорить и помолчать приятно. А о сыне вашем, пожалуйста, не думайте: нельзя же никогда не разлучаться.

   Каренина стояла неподвижно, держась чрезвычайно прямо, и глаза ее улыбались.

   – У Анны Аркадьевны, – сказала графиня, объясняя сыну, – есть сынок восьми лет, кажется, и она никогда с ним не разлучалась и все мучается, что оставила его.

   – Да, мы все время с графиней говорили, я о своем, она о своем сыне, – сказала Каренина, и опять улыбка осветила ее лицо, улыбка ласковая, относившаяся к нему.

   – Вероятно, это вам очень наскучило, – сказал он, сейчас, на лету, подхватывая этот мяч кокетства, который она бросила ему. Но она, видимо, не хотела продолжать разговора в этом тоне и обратилась к старой графине:

   – Очень благодарю вас. Я и не видала, как провела вчерашний день. До свиданья, графиня.

   – Прощайте, мой дружок, – отвечала графиня. – Дайте поцеловать ваше хорошенькое личико. Я просто, по-старушечьи, прямо говорю, что полюбила вас.

   Как ни казенна была эта фраза, Каренина, видимо, от души поверила и порадовалась этому. Она покраснела, слегка нагнулась, подставила свое лицо губам графини, опять выпрямилась и с тою же улыбкой, волновавшеюся между губами и глазами, подала руку Вронскому. Он пожал маленькую ему поданную руку и, как чему-то особенному, обрадовался тому энергическому пожатию, с которым она крепко и смело тряхнула его руку. Она вышла быстрою походкой, так странно легко носившею ее довольно полное тело.

   – Очень мила, – сказала старушка.

   То же самое думал ее сын. Он провожал ее глазами до тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его лице. В окно он видел, как она подошла к брату, положила ему руку на руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему это показалось досадным.

   – Ну, что, maman, вы совершенно здоровы? – повторил он, обращаясь к матери.

   – Все хорошо, прекрасно. Alexandre очень был мил. И Marie очень хороша стала. Она очень интересна.

   И опять начала рассказывать о том, что более всего интересовало ее, о крестинах внука, для которых она ездила в Петербург, и про особенную милость государя к старшему сыну.

   – Вот и Лаврентий, – сказал Вронский, глядя в окно, – теперь пойдемте, если угодно.

   Старый дворецкий, ехавший с графиней, явился в вагон доложить, что все готово, и графиня поднялась, чтоб идти.

   – Пойдемте, теперь мало народа, – сказал Вронский.

   Девушка взяла мешок и собачку, дворецкий и артельщик другие мешки. Вронский взял под руку мать; но когда они уже выходили из вагона, вдруг несколько человек с испуганными лицами пробежали мимо. Пробежал и начальник станции в своей необыкновенного цвета фуражке. Очевидно, что-то случилось необыкновенное. Народ от поезда бежал назад.

   – Что?.. Что?.. Где?.. Бросился!.. задавило!.. – слышалось между проходившими.

   Степан Аркадьич с сестрой под руку, тоже с испуганными лицами, вернулись и остановились, избегая народ, у входа в вагон.

   Дамы вошли в вагон, а Вронский со Степаном Аркадьичем пошли за народом узнавать подробности несчастия.

   Сторож, был ли он пьян или слишком закутан от сильного мороза, не слыхал отодвигаемого задом поезда, и его раздавили.

   Еще прежде чем вернулись Вронский и Облонский, дамы узнали эти подробности от дворецкого.

   Облонский и Вронский оба видели обезображенный труп. Облонский, видимо, страдал. Он морщился и, казалось, готов был плакать.

   – Ах, какой ужас! Ах, Анна, если бы ты видела! Ах, какой ужас! – приговаривал он.

   Вронский молчал, и красивое лицо его было серьезно, но совершенно спокойно.

   – Ах, если бы вы видели, графиня, – говорил Степан Аркадьич. – И жена его тут… Ужасно видеть ее… Она бросилась на тело. Говорят, он один кормил огромное семейство. Вот ужас!

   – Нельзя ли что-нибудь сделать для нее? – взволнованным шепотом сказала Каренина.

   Вронский взглянул на нее и тотчас же вышел из вагона.

   – Я сейчас приду, maman, – прибавил он, обертываясь в дверях.

   Когда он возвратился через несколько минут, Степан Аркадьич уже разговаривал с графиней о новой певице, а графиня нетерпеливо оглядывалась на дверь, ожидая сына.

   – Теперь пойдемте, – сказал Вронский, входя. Они вместе вышли. Вронский шел впереди с матерью. Сзади шла Каренина с братом. У выхода к Вронскому подошел догнавший его начальник станции.

   – Вы передали моему помощнику двести рублей. Потрудитесь обозначить, кому вы назначаете их?

   – Вдове, – сказал Вронский, пожимая плечами. – Я не понимаю, о чем спрашивать.

   – Вы дали? – крикнул сзади Облонский и, прижав руку сестры, прибавил: – Очень мило, очень мило! Не правда ли, славный малый? Мое почтение, графиня.

   И он с сестрой остановились, отыскивая ее девушку.

   Когда они вышли, карета Вронских уже отъехала. Выходившие люди все еще переговаривались о том, что случилось.

   – Вот смерть-то ужасная! – сказал какой-то господин, проходя мимо. – Говорят, на два куска.

   – Я думаю, напротив, самая легкая, мгновенная, – заметил другой.

   – Как это не примут мер, – говорил третий.

   Каренина села в карету, и Степан Аркадьич с удивлением увидал, что губы ее дрожат и она с трудом удерживает слезы.

   – Что с тобой, Анна? – спросил он, когда они отъехали несколько сот сажен.

   – Дурное предзнаменование, – сказала она.

   – Какие пустяки! – сказал Степан Аркадьич. – Ты приехала, это главное. Ты не можешь представить себе, как я надеюсь на тебя.

   – А ты давно знаешь Вронского? – спросила она.

   – Да. Ты знаешь, мы надеемся, что он женится на Кити.

   – Да? – тихо сказала Анна. – Ну, теперь давай говорить о тебе, – прибавила она, встряхивая головой, как будто хотела физически отогнать что-то лишнее и мешавшее ей. – Давай говорить о твоих делах. Я получила твое письмо и вот приехала.

   – Да, вся надежда на тебя, – сказал Степан Аркадьич.

   – Ну, расскажи мне все.

   И Степан Аркадьич стал рассказывать.

   Подъехав к дому, Облонский высадил сестру, вздохнул, пожал ее руку и отправился в присутствие.

    Anna Karenina. Part 1. Chapter 17.                                                                                       Anna Karenina. Part 1. Chapter 19.